Ты простыл, когда ездил наконец-то за кроликами.
Белоинистым осенним утром ты надел незастегнутую куртку /так видок помощней/ и китайские кеды на резиновом ходу.
Ты прекратил все бабушкины разговоры о холоде, потому что дома было тепло. На улице оказалось холодно, но автобус уже отъезжал, а вы с бабушкой его догоняли.

В автобусе были девочки, и на все бабушкины увещевания, что вещи с застежкой надо застегивать, ты не отвечал. Ведь мерзли у тебя резиновые ноги.

По дороге на кроликоферму ты заметил, что резина обладает сверххолоднопроводностью, и босиком было бы теплее.

Но тут вам с бабушкой продали двух кроликов, и тебе сразу стало жарко. Солнышко разбомбило тучи. Ты шел и понимал, что никогда не поменяешь, не продашь и не съешь этих кроликов.

Дома ты даже не залез в горячую ванну, потому что все время кормил эту парочку, Роджера и Синди. Не знал ты, что кролики такие прожорлтвенькие.
Всю ночь тебе снилось, как едят кролики. Они съели капусту на грядках, морковку в погребе, сухофрукты на антресолях и уже принюхивались к тебе.

Ты проснулся, огляделся. За окном землю покрыл снегоиней, но капуста на грядке торчала.

Ты температуристо встал, пошел покормить и снежно погладить Роджера и Синди /снежно – значит нежно, но тебе холодно/.

Потом ты чистил зубы. Тут оказалось, что ты не в силах держать зубную щетку. Она вырвалась и отдавила ногу. Тогда ты слег обратно в постель.

Вышла на кухню мама, и ты, стариковато покашливая, просишь у нее воды. Мама сердится, что ты заболел и начинает не давать грибной сушеный суп, которого ты ждал все лето.

Да, в твоей семье жестокие люди.

В хороших семьях, когда заболевают дети, на табуреточке у кроватки тут же очутятся: соленый огурец, колбаса с вермишелью /сокращенно – колбашель/ и, конечно, куриный бульон с ножками /сокращенно – курьен/. Отдельно ставят банку варенья.

Кроме того, детей начинают жалеть, ставят им телевизор поближе и поцветнее, надевают носочки с горчичкой, от сквозняка одеялят окно.

Все это ты говорил маме, а она отвечала, что ты забыл: после колбашели и курьенчика, детей приходится лечить уколами и таблетками.

Ты голодно молчишь. Ты знаешь, что завтра снизится температура, а послезавтра пройдет вся остальная болезнь. Но яблоко тебе не помешало бы или яблочный сок.

А мама еще и упрекает, почему ты лениво стоял в автобусе, а не присел пред девочками? Не демонстрировал свое умение подтягиваться и отжиматься? Ну хотя бы почему ты не делал внутреннюю зарядку, напрягая мышцы незаметно для девочек? Почему ты по дороге с кроликофермы не бегал вокруг медленной бабушки, несмотря на тяжелую корзинку с кроликами? Почему ты взял и нахально замерз?

Себя она не ругает, что не поставила на видное место теплые сапоги из искусственной полукожи. Не кричит на все крыльцо проклятия себе за то , что поленилась встать в шесть утра и проводить родного сына в далекий путь.

Мама заявляет, чтобы ты лечился сам, обычным методом и убегает в свою комнату вязать воротник папе.

При слове «метод» ты холодеешь, температура падает до нуля.
Вы спросите, почему же мама не приносит больному таблетки: взбесиптол или усмирин? Или, хотя бы, кашлебой? Или температурогон? Ведь эти лекарстава проверила на себе твоя ьаьушка, а она опытная больничница.

На все эти вопросы мама ответит, что бабушка с тобой не живет и не слушает по ночам твой соплекашель.

Ты вынужден согласится: бабушкин метод вылечивает кашель за полмесяца; скоро ты опять простываешь и кашель становится все злее. Вскоре ты попадешь в больницу.

Так было с тобой в детстве. В больнице за тебя взялся сам профессор Зверюгин. Он давал тебе звериные дозы антибиотиков и на полчаса разрешал открыть форточку.

Кончилось тем, что ты стал простывать от форточкиного ветерка и тебя отдали самому профессору Отрезюлькину.

Тут вмешался папа и забрал тебя домой. Если бы не папа, неизвестно, что бы тебе отрезюлькнули, и какие антижизнеотики ты бы сейчас грыз.
Папа собрал вещи и перевез семью жить за город, в сосновое место. Папа стал бегать с тобой по вечерам, воскресеньями дрался с тобой на диване левой рукой /ты всегда побеждал/. Еще жестокий папа делал тебе в ванной наручники из трусов и обливал холодной водой после бега или после драки. А когда на тебя все-таки напал кашель, папа заставил тебя голодать. Кашель исчез через два дня.
- Зачем же надо голодать? – спрашивает тебя крольчиха Синди, хрустя капустной кочерыжкой. – Ведь, чтобы выздороветь, нужны силы?

Сил, конечно, у тебя мало, только вот покормить обедом кроликов.

Но пища, кроме энергии, несет много городских вредных веществ, которые накапливаются в организме. Кроме того, организм много энергии тратит на усвоение пищи. Если эту энергию освободить, она пустится очищать организм от вредностей.

Ребенок станет крепче, поголодав денька три-четыре. Во-первых, у него есть внутренний запас энергии. А во-вторых, живой организм берет энергию из света /есть такой процесс – фотосинтез/.

Синди почему-то сразу поверила тебе. Наверное, вспомнила, как ее мама отравилась арбузной коркой и три дня лежала голодная, подставляя лапки солнышку.
От кроликов ты идешь к маме, объяснить, что надо пить яблочный сок – он дает энергию, а переваривать его организму не надо, он и так жидкий.

- Да, да! – соглашается мама. – Завтра будешь пить сок, а сегодня терпи.
Ты валишься в постель – кхе! Кхе! – а из кухни слышно вкусное бульканье грибного бульона – апчхи! – с петрушочкой и укропом.

В окно ты видишь соседа с батоном под мышкойюъ

Тебе надо читать учебник литературы. Сказку Салтыкова-Щедрина, как мужик кормил двух генералов. А также басни Крылова про голландский сыр, про Демьянову уху, про волка и баранину, про Ваську, который слушает, да ест.
Но с этого упитанного, шашклыкастого учебника тебя сгоняет мама. Она заставляет тебя встать из теплой постели, десять раз присесть и столько же прилечь, чтобы разогреться, а потом гонит тебя босиком на снег.

И вот она у колодца с двумя ведрами воды, холодной, как вечная мерзлота.

Мама кричит тебе:

- Пошел!

Ты мерзловато семенишь на грядку земляники /растениям тоже полезно обливаться!/. Мама поднимает ведро, ты выдыхаешь из себя все ойканье и мамканье и…

Тебя обливают с шеи и до китайских кед с иероглифами на подошве. Ты взлетаешь в космическую высь и летишь так быстро, что в ушах гудит. Второе ведро возвращает тебя на грядку. Ты видишь, что ты раздетый, мокрый и без китайских кед. С космическим криком ты бежишь домой.

И тут тебе становится тепло. Тепло идет из середины тебя и нагревает воздух в комнате. Ты растираешь тепло по себе горячим полотенцем, которое приготовила подобревшая мама.

Ты ложишься под два одеяла и тебе трижды хорошо.

Тут приходит папа в новом вязаном воротнике – тебе четырежды хорошо.
Папа пришел поддержать тебя морально. Наевшись грибной лапши, он цитирует врача, который сто лет назад написал учение о здоровье.

«Иногда бывает полезно полное воздержание от пищи; такое предписание особенно пригодно для детей»

«Опыт показывает, что в стадии жара больной обнаруживает инстинктивное стремление к применению холодной воды.»

«Когда руки о ноги холодны, кровь скопляется в других частях тела, которые оказываются ею и воспаленными.»

Тут папа перестает цитировать книгу и начинает цитировать сам себя.

- Сто лет назад, - цитирует себя папа, люди все уже знали! А твоя бабушка даже пирожки без хлеба не ест! И думает, что все болезни от свежего воздуха!

Тут папа стал листать учение о здоровье, чтобы поставит твоей бабушке диагноз: глупость. Папа вообще любит ругать всех дураками.
- Ах я, дурак! – вдруг рычит папа и цитирует опять старинного врача:

«Больной, лежащий на перине, уже наполовину убит. Все перья подвержены процессу гниения и разложения.»

Ты хватаешься за свою ласковую пуховую перинку, которую сделала, конечно, бабушка, но папа уже зовет маму…

И вот они уже идут просить у соседской коровы соломы для матрацев и сена для подушек.

И ты вдруг представляешь, как лютой зимой проснешься затемно, а из подушки запахнет лютиком и колокольчиком, живым летом, а не дохлой курицей.

И ты решаешь обязательно нарвать такую подушку для бабушки: из малиновых листьев, рябиновых листьев, земляничных и смородиновых. И ты решаешь сделать это завтра же, ведь листья – ты видишь в окно – еще цепляются за свои кусты.

Неужели три таких врача не вылечат одну бабушку: папа – профессор Неедюлькин, мама – академик Водольюхина, и ты – доктор Сеноспалькин.

Ты почти засыпаешь, почти просыпаешься, ты смотришь в окно и видишь, как не хотят отрываться от кустов листья, как не хотят кусты их отпускать.

И как хорошо жить.